Наталия Эфендиева. REGNUM
В канун Международного дня театра обозреватель отдела «Культура» ИА REGNUM Наталия Эфендиева поговорила с театральным режиссером и педагогом, художественным руководителем пространства «Квартира» Борисом Павловичем о пользе театральных лабораторий для государственных театров и почему работа со старшеклассниками — тоже инклюзия.
ИА REGNUM : Не так давно в «Квартире» вышла ваша, уже очередная, премьера — «Исследование ужаса» по текстам Леонида Липавского. И это первый ваш спектакль в данном пространстве, где не участвуют артисты с ментальными особенностями, — точнее, «никак не связанный с людьми с ментальными особенностями», так как «неДЕТСКИЕ» разговоры для инклюзивных зрителей, актёры там только профессиональные. Всего же вы занимаетесь темой инклюзии уже почти шесть лет. Но когда вы работали в Кирове, у вас ведь не было инклюзивных проектов? В том виде и формах, которые мы сейчас наблюдаем и знаем.
В узком смысле такого не было, да. С людьми с инвалидностью я напрямую там не работал, но работа со школьниками тоже отчасти инклюзия. Старшеклассники — это деклассированный элемент. Если говорить о магистральной культуре, то ТЮЗ — официальное учреждение, и понятно, что там есть жесткий формат. Я как главный режиссер старался придумывать какие-то интересные названия. Но все равно внутри формата оставалось деление: это для малышей, это для подростков, это для взрослых. В этом смысле вытаскивание подростков на сцену и сочинение с ними спектакля («Я (не) уеду из Кирова» — прим. ред.), конечно, инклюзивная история.
ИА REGNUM : У вас к этой теме интерес человеческий или режиссерский? Или тот и другой?
В человеческом смысле у меня интерес был всегда, потому что моя сестра Наташа — неслышащая. То есть рядом постоянно находился человек из другого мира. Вопрос включенности — невключенности находился на поверхности. Например, таким людям критически невозможно найти себе работу. И вот сейчас Наташа работает в мастерской «Простые вещи» художником в разных техниках и впервые в жизни абсолютно счастлива. Я очень рад, что наконец человек может начать себя реализовывать.
ИА REGNUM : А режиссерский импульс? Все-таки школьники от людей с инвалидностью отличаются, и у вас же до начала работы в БДТ не было опыта взаимодействия, допустим, с людьми с аутизмом.
История переплетения театра профессионалов/непрофессионалов у меня давняя. В старших классах я учился в школе № 203 имени А. С. Грибоедова. Из нее вышло много замечательных людей — артистов, театроведов. Это была тусовка не столько про профессию актера, сколько про культурное времяпрепровождение. Там был особый лицейский, хипанский дух. Поступив в театральный институт, я пошел работать в 203-ю школу и пять лет руководил театральной студией. Проректор Театральной академии и куратор искусствоведческого направления в школе Павел Викторович Романов, у которого занимались мы, к тому времени уже умер, и полностью сменилась атмосфера. Что-то такое хипстерское, буржуазное пришло. У нас в 90-е был культ неформального образования. Курехин был жив. «Пушкинская, 10» и Арт-клиника Кирилла Миллера — в расцвете. И мы в этом всем существовали. Понятно, что в 2000-е все уже стало иначе. И мы с моими студийцами стали погружаться в тотальные эксперименты.
ИА REGNUM : Вы пытались вернуть ту атмосферу?
Не совсем так. На самом деле необходима команда живых энтузиастов. И дальше брошенная туда театральная идея как-то прорастает, приобретает странные непрофессиональные, но абсолютно театральные и живые формы. Не имея власти надо всей школой, мы с моей студией создавали особую замкнутую театральную реальность, куда я кидал идеи Мейерхольда, Гротовского, Брука. Проходил с детьми то, что у меня самого не получалось на Моховой.
До определенного момента для меня было довольно жестко разведено: здесь профессиональный театр, здесь — педагогика и прочие вещи. И в Кирове позже будет носить такой же разделенный характер. А в 2004 году тогдашний завлит Русского Эстонского театра Светлана Янчек пригласила меня сделать в Эстонии спектакль «Своя территория» по школьным сочинениям на тему «Я — русский?». И мы сделали революционную для моей судьбы вещь: полностью отказались от профессиональных актёров и пригласили только школьников от 12 до 17 лет. За пару лет до этого открылся Театр.doc. Я своими глазами ещё ничего подобного не видел, делал этот проект, не зная слова вербатим.
ИА REGNUM : На ощупь двигались
Абсолютно так. В интернете сложно было найти что бы то ни было. О просмотре каких-то видео даже речи не могло идти. Вот в такой ситуации на коленке сочиняли театр. Тогда это казалось чем-то странным: на сцене эстонцы и русские играют спектакль, и все — непрофессионалы.
Сейчас такие вещи — нечто само собой разумеющееся. Хотя все равно для России неформатная история. А тогда вообще не мог даже помыслить, что у нас будет хоть что-то подобное. И если бы не приглашение Светы Янчек, если бы это была не Эстония, в которой европейский формат давал немного другой воздух, вероятно, ничего бы не случилось.
ИА REGNUM : Сейчас вы много работаете в Хабаровске, Омске, Новосибирске. И реплика немного в сторону: председатель экспертного совета «Драматический театр и театр кукол» национальной премии «Золотой маски» Александр Вислов сказал после объявления кого за что выдвинули, что впервые за все время ее существования региональные театры в номинациях превзошли столичные.
Интересно, что театр давно к этому шел и дошел. Думаю, это связано с переходом в новое качество лабораторного театра, который много лет раскачивали и двигали Олег Лоевский и другие энтузиасты. Он ведь чуть ли не заставлял театры делать лаборатории. И было очень трогательно наблюдать последние лет 5−7 по приезде в какой-нибудь город, где никакой особой жизни нет, но туда тоже добрался Лоевский, туда приехали бодрые режиссеры Москвы и Петербурга, и директор говорит: «Да-да современная пьеса, сайт-специфик».
У региональных театров есть два вменяющих органа: с одной стороны, комитет по культуре, который хочет постановку классики, с другой — Лоевский, тоже вменяющий постановку, но экспериментальной молодой режиссуры. И это очень мило, поскольку видно, что директору в каком-то смысле и то вменили, и это.
ИА REGNUM : А директора вообще понимают важность этих действий? Я про лаборатории.
Эстетически могут совсем не понимать, но они хорошо знают, что если не будут участвовать, выпадут из горизонтального контекста, который все-таки важен. В тех городах, где нет своего ярко выраженного культурного лидера, директора театров так или иначе оглядываются на какие-то региональные успешные центры. Лабораторное движение добилось того, что выпускник режиссерского факультета сейчас не будет сидеть и ждать годами постановки. Сейчас путь молодого режиссера в театр не должен сопровождаться обязательным коммунистическим перекрашиванием. Когда мы заканчивали, директор не слишком интересовался твоим эстетическим кредо. Все равно требовалось поставить классику, что-то для детей. Но самое главное — эстетически необходимо было соответствовать, чтобы получить право поставить то, что хочется. Лишь после того как поставил пять спектаклей, условно, в костюмах, можно заявить: «А вот теперь у меня все будут в пиджаках!» И это прямо была такая барщина.
Этот этап уже пройден. Произошло некоторое расширение границ языка, которое дает о себе знать. Ужас ведь в том, что многие режиссеры моего поколения на этих первых пяти спектаклях скисали.
ИА REGNUM : Государственные театры в принципе ведь меняются не так уж охотно и быстро.
Да. Но у них есть бюджет. И молодое дарование получает его, хоть и не в таком объеме, как уже зрелое дарование. Но это важная история об отсутствии необходимости перекрашиваться. Эстетические рамки уже раскачаны, и практически невозможно представить споры, почему герои не в исторических костюмах. Этот порог мы перешагнули. Сейчас спор переместился в область смысловых решений: посягает ли автор на постгуманизм или нет и так далее.
А вот инклюзия — это по-прежнему опасная ситуация, так как не стала общим местом. Потому что понятие «нормы» для нас по-прежнему и психологически, и политически огорожено бетонным забором. И те из режиссёров, кто по-настоящему хочет находиться на территории борьбы и эксперимента, не интерпретируют классику и не пробивают дорогу «новой драме», а занимаются инклюзией или «театром социальных изменений».